Неточные совпадения
Добро бы
было в самом
деле что-нибудь путное, а то ведь елистратишка простой!
Квартальный. Прохоров
в частном доме, да только к
делу не может
быть употреблен.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и
в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет
дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да
есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и
в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но
в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Аммос Федорович (
в сторону).Вот выкинет штуку, когда
в самом
деле сделается генералом! Вот уж кому пристало генеральство, как корове седло! Ну, брат, нет, до этого еще далека песня. Тут и почище тебя
есть, а до сих пор еще не генералы.
Анна Андреевна.
В самом
деле, как вам должно
быть неприятно.
Аммос Федорович. А я на этот счет покоен.
В самом
деле, кто зайдет
в уездный суд? А если и заглянет
в какую-нибудь бумагу, так он жизни не
будет рад. Я вот уж пятнадцать лет сижу на судейском стуле, а как загляну
в докладную записку — а! только рукой махну. Сам Соломон не разрешит, что
в ней правда и что неправда.
Глеб — он жаден
был — соблазняется:
Завещание сожигается!
На десятки лет, до недавних
днейВосемь тысяч душ закрепил злодей,
С родом, с племенем; что народу-то!
Что народу-то! с камнем
в воду-то!
Все прощает Бог, а Иудин грех
Не прощается.
Ой мужик! мужик! ты грешнее всех,
И за то тебе вечно маяться!
Трубят рога охотничьи,
Помещик возвращается
С охоты. Я к нему:
«Не выдай!
Будь заступником!»
—
В чем
дело? — Кликнул старосту
И мигом порешил:
— Подпаска малолетнего
По младости, по глупости
Простить… а бабу дерзкую
Примерно наказать! —
«Ай, барин!» Я подпрыгнула:
«Освободил Федотушку!
Иди домой, Федот...
— Нет. Он
в своей каморочке
Шесть
дней лежал безвыходно,
Потом ушел
в леса,
Так
пел, так плакал дедушка,
Что лес стонал! А осенью
Ушел на покаяние
В Песочный монастырь.
В канаве бабы ссорятся,
Одна кричит: «Домой идти
Тошнее, чем на каторгу!»
Другая: — Врешь,
в моем дому
Похуже твоего!
Мне старший зять ребро сломал,
Середний зять клубок украл,
Клубок плевок, да
дело в том —
Полтинник
был замотан
в нем,
А младший зять все нож берет,
Того гляди убьет, убьет!..
«
Пей, вахлачки, погуливай!»
Не
в меру
было весело:
У каждого
в груди
Играло чувство новое,
Как будто выносила их
Могучая волна
Со
дна бездонной пропасти
На свет, где нескончаемый
Им уготован пир!
Простаков. Странное
дело, братец, как родня на родню походить может. Митрофанушка наш весь
в дядю. И он до свиней сызмала такой же охотник, как и ты. Как
был еще трех лет, так, бывало, увидя свинку, задрожит от радости.
Стародум. Оттого, мой друг, что при нынешних супружествах редко с сердцем советуют.
Дело в том, знатен ли, богат ли жених? Хороша ли, богата ли невеста? О благонравии вопросу нет. Никому и
в голову не входит, что
в глазах мыслящих людей честный человек без большого чина — презнатная особа; что добродетель все заменяет, а добродетели ничто заменить не может. Признаюсь тебе, что сердце мое тогда только
будет спокойно, когда увижу тебя за мужем, достойным твоего сердца, когда взаимная любовь ваша…
Таким образом оказывалось, что Бородавкин
поспел как раз кстати, чтобы спасти погибавшую цивилизацию. Страсть строить на"песце"
была доведена
в нем почти до исступления.
Дни и ночи он все выдумывал, что бы такое выстроить, чтобы оно вдруг, по выстройке, грохнулось и наполнило вселенную пылью и мусором. И так думал и этак, но настоящим манером додуматься все-таки не мог. Наконец, за недостатком оригинальных мыслей, остановился на том, что буквально пошел по стопам своего знаменитого предшественника.
Затем он отправился к Аксиньюшке, так как без ее нравственной поддержки никакого успеха
в дальнейшем ходе
дела ожидать
было невозможно.
Он не без основания утверждал, что голова могла
быть опорожнена не иначе как с согласия самого же градоначальника и что
в деле этом принимал участие человек, несомненно принадлежащий к ремесленному цеху, так как на столе,
в числе вещественных доказательств, оказались: долото, буравчик и английская пилка.
Дело в том, что она продолжала сидеть
в клетке на площади, и глуповцам
в сладость
было,
в часы досуга, приходить дразнить ее, так как она остервенялась при этом неслыханно,
в особенности же когда к ее телу прикасались концами раскаленных железных прутьев.
Но происшествие это
было важно
в том отношении, что если прежде у Грустилова еще
были кое-какие сомнения насчет предстоящего ему образа действия, то с этой минуты они совершенно исчезли. Вечером того же
дня он назначил Парамошу инспектором глуповских училищ, а другому юродивому, Яшеньке, предоставил кафедру философии, которую нарочно для него создал
в уездном училище. Сам же усердно принялся за сочинение трактата:"О восхищениях благочестивой души".
Ранним утром выступил он
в поход и дал
делу такой вид, как будто совершает простой военный променад. [Промена́д (франц.) — прогулка.] Утро
было ясное, свежее, чуть-чуть морозное (
дело происходило
в половине сентября). Солнце играло на касках и ружьях солдат; крыши домов и улицы
были подернуты легким слоем инея; везде топились печи и из окон каждого дома виднелось веселое пламя.
Произошел обычный прием, и тут
в первый раз
в жизни пришлось глуповцам на
деле изведать, каким горьким испытаниям может
быть подвергнуто самое упорное начальстволюбие.
Наконец
в два часа пополудни седьмого
дня он прибыл. Вновь назначенный, «сущий» градоначальник
был статский советник и кавалер Семен Константинович Двоекуров.
— Много у нас всякого шуму
было! — рассказывали старожилы, — и через солдат секли, и запросто секли… Многие даже
в Сибирь через это самое
дело ушли!
Разговор этот происходил утром
в праздничный
день, а
в полдень вывели Ионку на базар и, дабы сделать вид его более омерзительным, надели на него сарафан (так как
в числе последователей Козырева учения
было много женщин), а на груди привесили дощечку с надписью: бабник и прелюбодей.
В довершение всего квартальные приглашали торговых людей плевать на преступника, что и исполнялось. К вечеру Ионки не стало.
И точно:
в тот же
день отписал бригадир на себя Козыреву движимость и недвижимость, подарив, однако, виновному хижину на краю города, чтобы
было где душу спасти и себя прокормить.
Возвратившись домой, Грустилов целую ночь плакал. Воображение его рисовало греховную бездну, на
дне которой метались черти.
Были тут и кокотки, и кокодессы, и даже тетерева — и всё огненные. Один из чертей вылез из бездны и поднес ему любимое его кушанье, но едва он прикоснулся к нему устами, как по комнате распространился смрад. Но что всего более ужасало его — так это горькая уверенность, что не один он погряз, но
в лице его погряз и весь Глупов.
Выехал он
в самый Николин
день, сейчас после ранних обеден, и дома сказал, что
будет не скоро.
Но он не без основания думал, что натуральный исход всякой коллизии [Колли́зия — столкновение противоположных сил.]
есть все-таки сечение, и это сознание подкрепляло его.
В ожидании этого исхода он занимался
делами и писал втихомолку устав «о нестеснении градоначальников законами». Первый и единственный параграф этого устава гласил так: «Ежели чувствуешь, что закон полагает тебе препятствие, то, сняв оный со стола, положи под себя. И тогда все сие, сделавшись невидимым, много тебя
в действии облегчит».
Был слух, что они томились где-то
в подвале градоначальнического дома и что он самолично раз
в день, через железную решетку, подавал им хлеб и воду.
Солнышко-то и само по себе так стояло, что должно
было светить кособрюхим
в глаза, но головотяпы, чтобы придать этому
делу вид колдовства, стали махать
в сторону кособрюхих шапками: вот, дескать, мы каковы, и солнышко заодно с нами.
Нельзя сказать, чтоб предводитель отличался особенными качествами ума и сердца; но у него
был желудок,
в котором, как
в могиле, исчезали всякие куски. Этот не весьма замысловатый дар природы сделался для него источником живейших наслаждений. Каждый
день с раннего утра он отправлялся
в поход по городу и поднюхивал запахи, вылетавшие из обывательских кухонь.
В короткое время обоняние его
было до такой степени изощрено, что он мог безошибочно угадать составные части самого сложного фарша.
С тех пор законодательная деятельность
в городе Глупове закипела. Не проходило
дня, чтоб не явилось нового подметного письма и чтобы глуповцы не
были чем-нибудь обрадованы. Настал наконец момент, когда Беневоленский начал даже помышлять о конституции.
Больной, озлобленный, всеми забытый, доживал Козырь свой век и на закате
дней вдруг почувствовал прилив"дурных страстей"и"неблагонадежных элементов". Стал проповедовать, что собственность
есть мечтание, что только нищие да постники взойдут
в царство небесное, а богатые да бражники
будут лизать раскаленные сковороды и кипеть
в смоле. Причем, обращаясь к Фердыщенке (тогда
было на этот счет просто: грабили, но правду выслушивали благодушно), прибавлял...
Дома он через минуту уже решил
дело по существу. Два одинаково великих подвига предстояли ему: разрушить город и устранить реку. Средства для исполнения первого подвига
были обдуманы уже заранее; средства для исполнения второго представлялись ему неясно и сбивчиво. Но так как не
было той силы
в природе, которая могла бы убедить прохвоста
в неведении чего бы то ни
было, то
в этом случае невежество являлось не только равносильным знанию, но даже
в известном смысле
было прочнее его.
Дело в том, что
в Глупове жил некоторый, не имеющий определенных занятий, штаб-офицер, которому
было случайно оказано пренебрежение.
Стало
быть, и
в самом
деле предстоит что-нибудь решительное, коль скоро, для принятия этого решительного, потребны такие приготовления?
Развращение нравов дошло до того, что глуповцы посягнули проникнуть
в тайну построения миров и открыто рукоплескали учителю каллиграфии, который, выйдя из пределов своей специальности, проповедовал с кафедры, что мир не мог
быть сотворен
в шесть
дней.
В этот
день весь Глупов
был пьян, а больше всех пятый Ивашко. Беспутную оную Клемантинку посадили
в клетку и вывезли на площадь; атаманы-молодцы подходили и дразнили ее. Некоторые, более добродушные, потчевали водкой, но требовали, чтобы она за это откинула какое-нибудь коленце.
Начались справки, какие меры
были употреблены Двоекуровым, чтобы достигнуть успеха
в затеянном
деле, но так как архивные
дела, по обыкновению, оказались сгоревшими (а
быть может, и умышленно уничтоженными), то пришлось удовольствоваться изустными преданиями и рассказами.
На другой
день, едва позолотило солнце верхи соломенных крыш, как уже войско, предводительствуемое Бородавкиным, вступало
в слободу. Но там никого не
было, кроме заштатного попа, который
в эту самую минуту рассчитывал, не выгоднее ли ему перейти
в раскол. Поп
был древний и скорее способный поселять уныние, нежели вливать
в душу храбрость.
Но страннее всего, что он
был незнаком даже со стихами Державина: Калигула! твой конь
в сенате Не мог сиять, сияя
в злате: Сияют добрые
дела!
Стало
быть, все
дело заключалось
в недоразумении, и это оказывается тем достовернее, что глуповцы даже и до сего
дня не могут разъяснить значение слова"академия", хотя его-то именно и напечатал Бородавкин крупным шрифтом (см.
в полном собрании прокламаций № 1089).
«Ужасно
было видеть, — говорит летописец, — как оные две беспутные девки, от третьей, еще беспутнейшей, друг другу на съедение отданы
были! Довольно сказать, что к утру на другой
день в клетке ничего, кроме смрадных их костей, уже не
было!»
Между тем
дела в Глупове запутывались все больше и больше. Явилась третья претендентша, ревельская уроженка Амалия Карловна Штокфиш, которая основывала свои претензии единственно на том, что она два месяца жила у какого-то градоначальника
в помпадуршах. Опять шарахнулись глуповцы к колокольне, сбросили с раската Семку и только что хотели спустить туда же пятого Ивашку, как
были остановлены именитым гражданином Силой Терентьевым Пузановым.
В тот же
день Грустилов надел на себя вериги (впоследствии оказалось, впрочем, что это
были просто помочи, которые дотоле не
были в Глупове
в употреблении) и подвергнул свое тело бичеванию.
Хотя, по первоначальному проекту Угрюм-Бурчеева, праздники должны
были отличаться от будней только тем, что
в эти
дни жителям вместо работ предоставлялось заниматься усиленной маршировкой, но на этот раз бдительный градоначальник оплошал.
С течением времени Байбаков не только перестал тосковать, но даже до того осмелился, что самому градскому голове посулил отдать его без зачета
в солдаты, если он каждый
день не
будет выдавать ему на шкалик.
На другой
день, с утра, погода чуть-чуть закуражилась; но так как работа
была спешная (зачиналось жнитво), то все отправились
в поле.
8) Брудастый, Дементий Варламович. Назначен
был впопыхах и имел
в голове некоторое особливое устройство, за что и прозван
был «Органчиком». Это не мешало ему, впрочем, привести
в порядок недоимки, запущенные его предместником. Во время сего правления произошло пагубное безначалие, продолжавшееся семь
дней, как о том
будет повествуемо ниже.
Понятно, как должен
был огорчиться бригадир, сведавши об таких похвальных словах. Но так как это
было время либеральное и
в публике ходили толки о пользе выборного начала, то распорядиться своею единоличною властию старик поопасился. Собравши излюбленных глуповцев, он вкратце изложил перед ними
дело и потребовал немедленного наказания ослушников.
Это
был уже значительный шаг вперед
в деле преуспеяния"неблагонадежных элементов".